Консера остановилась у открытого входа и с вроде бы неожиданной вежливостью пропустила Килашандру в маленькую комнату со стойкой, отгораживающей ее треть, а также с дверью, ведущей в мастерскую. Вход Килашандры, видимо, включил сигнал в мастерской, потому что в двери показался человек с красным лицом, испещренным угрюмыми морщинами.

— Вы и есть Килашандра? — спросил он и жестом велел ей подойти, а затем увидел идущую следом Консеру. — Я вам сказал, чтобы вы не ждали, Консера. Вообще нет такого острия, чтобы управлять им тремя пальцами. Отрастите, тогда и разговор будет. — Он сказал это так грубо, что Килашандра подумала, не перешло бы его недовольство Консерой на нее. — Покажите руки, — приказал он Килашандре. Она положила руки ладонями вверх на стойку. Мастер поднял брови, затем провел сильными пальцами по ее ладоням, растянул ей пальцы, чтобы увидеть, нет ли перемычек от постоянной практики, ощупал твердые мышцы вдоль кисти и большой палец. — Вы правильно пользовались своими руками, — сказал он, снова бросив предостерегающий взгляд на Консеру.

Только тогда Килашандра заметила, что два пальца на левой руке Консеры были отрезаны. Обрубки были розовато-белые, свежезалеченные, но очень странной формы. Килашандра подумала, что два недостающих сустава регенерируются, и ощутила тошноту.

— Если остаетесь — ведите себя тихо: а если уйдете — назад не торопитесь, это дело займет два три часа.

Консера предпочла уйти, что не улучшило настроение угрюмого техника. Килашандра по наивности полагала, что настроить резец — дело относительно простое. Оказалось, что этот процесс требовал нескольких дней. Сегодня она читала вслух для отпечатка голоса скучную запись по истории и развитию режущих приборов. Она узнала больше, чем хотела знать. Некоторые из более сложных механизмов оказывались ненадежными при перемене погоды. Другая ранее популярная модель была снята из-за высокого вольтажа разрядов — он вызвал обугливание тела, которое Килашандра видела на Шанкиле. Самым эффективным и надежным резцом, для которого требовался широкодиапазонный слух резчика, считался пьезоэлектрический прибор, преобразовывающий голосовую ноту и ритм в высокочастотные взрывные волны на ультразвуковом механизме, сконструированном и улучшенном варианте первоначального примитивного прибора Барри Милки. Певец придает режущему краю тон основной ноты того хрустального слоя, который он режет.

Один раз поставленный на рисунок голоса, прибор не может изменить. Производство таких резцов ограниченно Гильдией и дополнительно охраняется компьютерным агрегатом, закодированная программа которого известна только гильдмастеру и его исполнительному помощнику.

Как и говорила Консера, техник был весьма вспыльчивым человеком. Когда Килашандра читала вслух, он жаловался на различные обиды со стороны Гильдии и ее членов. Консера с ее требованием прибора с трехпальцевым управлением была одной из его проблем. Еще он жаловался, что ему полагались три недели рыбалки до возвращения на работу. Рыба как раз начала клевать, а Килашандра должна была петь октаву в тоне до.

Она спела несколько октав в разных ключах и решила, что здесь публика куда хуже, чем на судейском прослушивании. Она не пела с того дня, когда встретила Каррика, и теперь страдала от грубого звука. Когда Консера скользнула в комнату, Килашандра почувствовала великое облегчение.

— Завтра в это же время. Я сделаю слепки с ваших здоровых десяти пальцев, — техник бросил лукавый взгляд на Консеру.

Консера поспешно вывела Килашандру из офиса.

— Он обожает такие шуточки, — сказала она. — Я попросила всего лишь немного помощи, чтобы вернуться в Ряды и не тратить столько времени зря. — Она вошла в комнату с табличкой «Тренинг» и вздохнула. — Займемся вашим обучением в работе. — Она указала Килашандре, чтобы та села перед большим голограммным экраном, включила его и затемнила комнату. На экране появились гильдейские правила, предписания и инструкции. — Хоть у вас и Милки-переход, все равно вам нелегко будет совладать с этим.

— Токолом…

— Токолом знакомит только с основной информацией, пригодной для всех членов Гильдии независимо от их способностей. — В голосе Консеры слышалась враждебность. — Теперь вам нужно специализироваться и повторять, и повторять. — Она вздохнула. — Этим и занимаемся, — теперь ее голос выражал терпеливую покорность. — Если это сколько-нибудь вас утешит, я делаю это также и для себя, и всегда считала, что объяснять гораздо легче, чем запоминать. В общем холле вы можете услышать, что даже старейшие певцы тоже бормочут правила и предписания. Правда, вы не оцените этого упражнения, пока оно не станет жизненно-необходимым! Когда вы дойдете до этой точки, вам не обязательно помнить, как вы узнали то, что делаете. Потому что в тот момент вам не придет в голову ничего другое.

Несмотря на убедительный тон Консеры, Килашандра нашла аргументацию обманчивой. Не имея выбора в программе обучения или в учителе, Килашандра настроила себя на запоминания правил насчет рабочих заявок, споров за них, репараций и наказаний и кучи всяких других правил, в которых они не нуждались, поскольку они были ясны каждому, имеющему хоть каплю здравого смысла.

Вернувшись в уединение своей квартиры и стенных экранов, она вызвала больницу и услышала, что Рембол слаб, но в полном сознании. Состояние Шиллауна, Джезри и Бартона было «удовлетворительно» в буквальном значении этого слова. Килашандра также ухитрилась извлечь из компьютера факт, что покалеченные певцы вроде Консеры и Бореллы приняли на себя роль наставников, потому что за это платили. Это объясняло их ядовитые замечания и противоречивое поведение.

На следующее утро, когда Консера проверяла, как Килашандра поняла каждый раздел вчерашнего предмета, она заметила, что Консера про себя тоже повторяет параграф, следующий за параграфом своей ученицы.

Послеобеденное время было проведено у Рыболова в мастерской, где делались слепки ее рук. Рыбак бормотал о том, что в течение жизни певца он делает сотни слепков. Он говорил ей, чтобы она не возвращалась к нему с жалобами на водяные мозоли на ладонях, потому что это не его вина, а мускулов.

Весь вечер Килашандра переделывала декорации своей комнаты.

Утром она занималась с Консерой, полчаса проводила с Рыбаком, который беспрерывно ворчал по поводу плохой утренней рыбалки, недоброкачественного пластика для работы и о привилегиях ранга. Килашандра решила, что если она станет сердиться на всякое язвительное замечание в ее адрес, она будет постоянно раздражена. Остаток дня Консера показывала ей формы кристалла, цвета и комбинации, какие ценились на рынке в данный момент. Черные кристаллы любой формы имели самую высокую продажную цену в любое время. Ей показывали департамент исследований, где ищут новое использование беллибранского кристалла. Там она заметила несколько человек, с такими же глазами, как у Интора.

В последующие дни она занималась на тренажере, имитирующем аэросани: «летала» против ветров мах-шторма. В конце первого урока она была такой разбитой, потной и дрожащей, словно полет был настоящим.

— Вы можете делать это гораздо лучше, — недовольно сказал инструктор, когда она вылезла из имитации. — Побудьте полчаса в баке и после обеда возвращайтесь сюда.